Ректор МГТУ Михаил Гордин: «Исторически и сейчас бауманцы — это те, кто в жизни сварил хотя бы один сварной шов»

Когда я заканчивал школу, мои одноклассники выбирали МГТУ, тогда вуз у нас ассоциировался все-таки с авиацией и с космосом.

Михаил Гордин: Так и есть.

То есть это основное и остается?

Михаил Гордин: С ракетостроением в первую очередь. То есть даже шутливое название «ракетно-ядерный колледж на Яузе» — это про нас. То есть ракетно-космическая отрасль в первую очередь. Авиация все же МАИ, нежели чем мы, если говорить чисто про авиацию.

Если говорить про планеры, приборостроение?

Михаил Гордин: Это мы. МИРЭА тоже значился в приборостроении, скажем так, в электронно-компонентной базе. Все же МГТУ — это универсальный вуз, но основа — это ракетно-космическая отрасль. И тогда было, и сейчас тоже остается.

Студенческая наука сейчас вообще поставлена на такой пьедестал, у нас тоже произошла большая реформа в отношении высшего образования и науки. То есть раньше были академические институты, студенты хороших вузов стремились попасть в лаборатории в академических институтах, там начинали свой путь. Сейчас другая стратегия, прямо в университетах создаются центры исследований, стартапы. В каких отраслях эти стартапы вокруг МГТУ? Чем ваши студенты больше всего занимаются уже в какой-то практической части?

Михаил Гордин: Есть модели или поколения университета. Поколение 1.0 — это только обучение, 2.0 — обучение и наука вместе. Например, Берлинский университет имени Гумбольдта, когда на базе университета есть не только образование, но еще и научная деятельность. В Советском Союзе было не так, университеты отвечали больше за образование, хотя наука тоже была, но были академические институты. В 90-е, после 90-х, в 2000-е решили приблизиться к западной модели и стали активно развивать научную деятельность в университетах. И потом на Западе появилась система университета 3.0, то, что они называли предпринимательский университет. 3.0 — это когда в университете передаются не только знания и процесс обучения и создается процесс научного познания, но еще и используются для какой-то пользы. На Западе это предпринимательство — есть знание, есть деньги. Знания превратили в деньги, вот тебе польза. В Советском Союзе предпринимательства не было, но знания в деньги превращались все равно, ну, в продукты. И у нас всегда это было, то есть мы всегда занимались проектированием для промышленности, наши сотрудники в этом участвовали. На нашей базе, на базе КБ, у нас было очень большое пересечение с промышленностью.

То есть прямо получали заказы, преподаватели и студенты совместно выполняли работу?

Михаил Гордин: Да, это все было и осталось, и сейчас, на сегодняшний день, у нас очень большое количество. И в прошлом году, и в позапрошлом мы фактически участвуем в опытно-конструкторских разработках, то есть нам заказывают ОКР или составные части либо полностью, и мы их проектируем, создаем новую технику. Или даже производим серийную. Для этого стартап не нужен, мы своим подразделением это делаем, но есть и стартапы.

Просто не надо выдумывать, уже есть заказ.

Михаил Гордин: Да, у нас достаточно много заказов в гособоронзаказе и на разработки, и на серийную поставку тоже того, что мы уже разработали. То есть мы фактически работаем в кооперации, поставляем серийные изделия вооруженным силам. Есть нировские работы, которые финансируются грантами или опять же из государственных контрактных источников. И это все подходит под эту условную предпринимательскую деятельность, но в виде собственной предпринимательской деятельности нашими подразделениями. Есть и стартапы, есть отдельные дочерние общества с разной долей, есть с нашими 100-процентными долями, то есть это дочернее общество, принадлежащее нам на 100%. И сделано это для того, чтобы оптимизировать коммерческую работу, проще закупать через ООО, чем через университет, оперативнее и так далее. А есть долевые, а есть просто, которые полностью нам когда-то принадлежали, больше не принадлежат, теперь они типа при нас просто в орбите.

А есть студенты, которым действительно хочется попробовать что-то свое создать? Не отработать по заказу, а что-то они свое видят, хотят нечто разработать, какой-то продукт, который не заказан никем.

Михаил Гордин: Так это же одно и то же. Каждый нормальный инженер хочет создать что-то свое. Вы говорите по заказу, а это означает, что кому-то это уже надо, но оно все равно свое и все равно новое, но оно уже надо. Его нет, его надо сделать, но хотя бы понятно, кому оно надо и что именно. Стартап — это я решил, что кому-то это надо, решил попробовать, может, выстрелит, может, не выстрелит. Такое тоже работает, но в сложной технике, мягко скажем, не всегда. Понимаете, с помощью стартапа можно в принципе изобрести и продать ершик для туалета, а вот автомобиль с самолетом уже сложно.

То есть нужно быть в системе, это работает лучше внутри системы, как часть системы.

Михаил Гордин: В том числе. Для того, чтобы произвести любое сложное техническое устройство, во-первых, вы его напильником не выпилите, там есть кооперация, комплектующие, там есть система производства. Система производства — это значит должны быть активы, на которых ты потом будешь производить. Это сумасшедшие инвестиции, ты family-friends, как говорится, не соберешь это, и никакой банк не даст просто так [средства].

Как же гаражи? В гаражах нет?

Михаил Гордин: А там серийное производство не делается. В гараже можно сделать уникальный продукт. И вот я сделал кракозябру с крыльями в гараже, она летает, но это не серийный продукт. Это демонстратор. Часто говорят MVP — это minimum viable product, вроде как работает, но после этого его нужно строить на производстве. И начинается следующая сложная стадия.

С какого курса студенты приступают к работе в рамках этих проектов?

Михаил Гордин: Идеально с третьего, раньше не стоит.

Сколько лет всего учатся?

Михаил Гордин: У нас шесть. Инженер учится шесть лет по нашим принципам.

Это специалитет, да?

Михаил Гордин: Это называется высшее образование сейчас. Забыли о словах «специалитет», «бакалавриат», сейчас есть высшее образование. И образовательная программа может быть и четыре года, и пять лет, и шесть лет, семь вряд ли. Но от четырех до шести лет, чтобы получить высшее образование. После того, как ты получил высшее образование в новой системе, можно получить специализированное высшее образование, которое может называться магистратура, например. Это особый вид высшего образования, считай, второе высшее, можно его называть так. Там есть тонкости с бюджетом, с внебюджетом. В целом сейчас второе высшее невозможно получить за бюджетные деньги.

А специализированное можно?

Михаил Гордин: А вот специализированное будет можно тоже за бюджет.

Но не сильно меняя специальность или меняя?

Михаил Гордин: Можно менять, но там есть свои особенности.

То есть мы представили, что у нас был бакалавриат четыре года, магистратура еще два, дальше аспирантура — это уже для самых увлеченных. В вашей практике был объявлен переход к специалитету, как было в советские годы, пять лет, и ты получаешь конкретный диплом. Ты ни бакалавр, ты магистр, ты либо инженер, либо врач, либо учитель. А как у вас это сейчас? У вас шесть лет обязательно. Или как?

Михаил Гордин: Нет возврата или перехода к специалитету, есть переход к высшему образованию в один такт. Потому что сейчас бакалавриат считается таким полуполноценным высшим образованием, некоторых даже на работу не берут с бакалаврским дипломом, ты должен быть магистром обязательно, как квалификационное требование. Этого пытаются избежать, чтобы высшее образование получалось в один такт. Сколько нужно времени на это — другой разговор, но в дипломе будет написана квалификация. Мы сейчас, например, пытаемся сказать, чтобы в квалификации было слово «инженер», «конструктор», точно нужно шесть лет. Нельзя подготовить инженера-конструктора за четыре года, хоть тресни. Это наше мнение, может, кто-то умеет, мы не умеем. Поэтому в итоге будет высшее образование с присвоением определенной квалификации. Квалификация по задумке будет писаться в дипломе. Будет писаться специальность, будет писаться квалификация, кафедра, название вуза и так далее. Во-первых, процесс перехода к новой системе уже идет. Есть пилотный проект: шесть вузов, которые пытаются каждый немного своим путем. Мы в этот пилотный проект не попали, но, когда его объявили, начали самостоятельный пилотный проект. Поскольку у нас есть возможность делать собственные стандарты и под собственные стандарты сделать собственные образовательные программы, то мы начали делать шестилетние программы бакалавриата. То есть в некоторых направлениях подготовки мы ввели понятие шестилетнего бакалавриата. Мы каждый год увеличиваем количество этих групп, которые учатся шесть лет. То есть сначала у нас было четыре группы, потом шесть, сейчас уже больше. Расширяем количество направлений подготовки специальностей, по которым вводим этот шестилетний бакалавриат, а на одной или на двух кафедрах, на одной точно, вообще убили четырехлетний бакалавриат, есть только шестилетний. И видим отсутствие каких-либо проблем. Более того, там, где есть выбор между шестилетней программой и четырехлетней программой, спрос на шестилетнюю выше, чем на четырехлетнюю. То есть реально абитуриенты и их родители ногами голосуют, средний балл поступающих на шестилетнюю программу выше тех, кто поступают на четыре года. Особенно это радостно лично мне, что это наблюдается в айтишных специальностях — информатика и вычислительная техника, ребята поступают на шестилетний бакалавриат и там учатся. И чем мы их привлекаем? Мы говорим, что вы не будете специалистом по IT или бакалавром, вы будете инженером-системотехником. И мы там даем кроме классических специальностей, которые нужны для айтишников, и нормальный объем теоретической механики, и сопромат, и детали машин, и другие вещи, которые характерны. Ну инженерную графику понятно, она и так есть, которые характерны именно для инженера, хоть и айтишника. В целом у нас это никогда особо не терялось, просто, к сожалению, когда из шестилетних специалитетов, которыми мы всю жизнь жили, стали от нас требовать, чтобы мы готовили за четыре года, большую часть этих инженерных компетенций из айтишных специальностей пришлось выкинуть в силу скукоживания количества часов. И оттуда выпали некоторые правильные вещи, которые мы добавили обратно, когда решили делать шестилетнюю программу. Но практически в 100% все равно остался учебно-технологический практикум. То есть каждый студент изготавливает деталь на фрезерном станке, на токарном станке, варит сварной шов, группы льют в землю литье. Лингвисты, кстати, может быть, единственные, кто ускользнули от токарного станка, но мы их тоже туда обязательно определим. Там вопрос еще мощности этих кафедр, которые в состоянии переработать, перелопатить весь институт. Мы шутим, и в каждой шутке есть доля шутки, исторически и сейчас бауманцы — это те, кто в жизни сварил хотя бы один сварной шов. То есть, не сваря шва, бауманцем не стать.

Вы еще добавили и один дополнительный ЕГЭ для поступления.

Михаил Гордин: Добавим в следующем году. В конце ноября, когда министерство опубликовало перечень вступительных испытаний по разным направлениям подготовки, было явно указано, что можно делать четыре ЕГЭ, и мы решили сделать четыре ЕГЭ. Мы объявили, что мы собираемся со следующего года сделать четыре ЕГЭ на основании того, что, во-первых, мы верим в то, чтобы стать инженером, ты должен знать математику, физику, информатику и русский язык. Современный инженер должен знать все четыре предмета, точка, потому что мир такой. Он поменялся, и без этого невозможно. Причем, когда мы говорим об информатике, мы же не говорим о языке программирования, это больше про системность мышления, про абстрактность мышления с точки зрения моделирования ситуации. То есть это больше про системный анализ, чем про написание алгоритмов, и про алгоритмизацию, а не про знание языка программирования. Вот эти четыре вещи инженер должен знать, поэтому почему бы не спросить на входе его знания в ЕГЭ по этим четырем предметам.

Вы знаете, я хоть и как раз лингвист по образованию, но русский язык тоже точно нужен?

Михаил Гордин: Я считаю, да. Мы долго спорили, Дмитрий Ливанов [ученый-физик и государственный деятель. — BFM.ru] считает, что не очень, и он как раз хотел сделать русский как зачет, но мы не обосновали для себя, но при зрелом размышлении мы подумали, что русский язык является одной из основ коммуникационной функции. Я уже говорил, что инженерный труд — коллективный, там важна коммуникация. Люди друг с другом должны общаться, мотивировать друг друга, делить поляну, кто-то лидирует, кто-то подчиняется. Это сложная история, это коммуникационная функция, и русский язык в каком-то смысле олицетворяет эту коммуникационную функцию, поэтому русский язык знать нужно. А кроме этого у нас есть статистика — великая наука, у нас есть очень большое количество ЕГЭ наших абитуриентов, все, кто заявления дает, нам дают свои ЕГЭ. Мы видим очень высокую корреляцию между математикой и русским. Кто хорошо сдает русский, тот хорошо сдает математику.

Ну, вот хорошо, если математику хорошо сдал, может, русский уже и не требовать.

Михаил Гордин: Ничего страшного, мы считаем, что все же русский нужно знать, для того, чтобы быть инженером, все равно нужно знать.

А в целом к ЕГЭ как вы относитесь?

Михаил Гордин: Очень хорошо. Мы ввели четыре экзамена, но посыпалось очень много нареканий о том, что мы ввели это в декабре, а сдавать уже в июне. И главное — нарекания были от тех ребят, которые собирались сдавать физику и не готовились к информатике. Если ты хорошо знаешь математику, физику, сдать информатику на 70 не проблема. Проблема в том, что наши абитуриенты максималисты, и они хотят сдать все на 100 для того, чтобы поступить, потому что баллы очень высокие. Чтобы сдать на 100, действительно, надо вкалывать. Ну и тогда под градом просьб сказали хорошо, будет три экзамена, но практически у всех специальностей физика, а не физика или информатика. Только несколько специальностей физика или информатика, а в основном у всех физика. Но чтобы никому не было обидно, поскольку очень большая часть наших абитуриентов все равно сдавала четыре экзамена, мы сказали, что хорошо, если вы сдаете четыре экзамена и не проходите на бюджет, то на внебюджет мы вам даем большую скидку, до 90%. Мы подумаем, как там правильно это организовать.

То есть добровольно можно и четвертый принести.

Михаил Гордин: Все приносят. У нас большая доля тех, кто приходит с четырьмя экзаменами. Это же мы изучали, когда думали о четырех экзаменах, мы видели нашу базу, мы видели, какое количество поступит по четырем. У нас же есть цифры, есть, кстати, корреляция между физикой и информатикой. Кстати, она меньше, чем между математикой и русским.

Внутренние экзамены вы не рассматриваете?

Михаил Гордин: Нет, мы не считаем, что это правильно. Они, во-первых, есть для колледжей, для техникума. Система поступления поменялась, абитуриент подает заявления сразу в несколько вузов, и его ЕГЭ участвует в конкурсах по разному количеству специальностей, по разному количеству вузов. У нас в прошлом году было 26 тысяч заявлений от абитуриентов.

А прием сколько?

Михаил Гордин: 3,7 тысячи. Но 26 тысяч, я не знаю, может быть, это не по бюджету, может быть, это в сумме. В сумме в Москве 5,2 тысячи прием, из них 3,7 тысячи бюджет, а 26 тысяч заявлений. Но их нельзя делить. 26 тысяч человек подали в разное количество вузов. И поэтому организовать экзамены на 26 тысяч человек — это та еще задача. И, если бы это было, ты приходишь на экзамен, и по этому экзамену мы принимаем тебя только к себе, но ты должен выбрать вуз. ЕГЭ — это универсальный социальный лифт, если хорошо сдаешь ЕГЭ, то можешь поступить куда угодно.

Но объективно проводятся повсюду? Нет никаких неожиданностей?

Михаил Гордин: Нет, все решено.

100 баллов, а потом оказывается...

Михаил Гордин: Сейчас с этим проблем нет, все хорошо. То есть это объективно, есть очень хорошая корреляция между баллами ЕГЭ и последующей успеваемостью, нормальная корреляция. Другой вопрос, что большой разницы между 100 и 90 нет. Или 91 и 93, или 91 и 85, в уровне образования — это ни о чем. Но, к сожалению, если проходной 90, а ты получил 89, ты не попадешь на бюджет.

А отчисляете вы много?

Михаил Гордин: За шесть лет процентов 30.

С внебюджета на бюджет?

Михаил Гордин: Переходят. Мы очень рады, в прошлом году у нас резко вырос внебюджет, причем не по айтишным специальностям, а именно по самым правильным инженерным специальностям. То есть у нас прям резко вырос внебюджет. И мы радуемся не тому, что мы денег заработали, потому что действительно есть дополнительные деньги, а потому что это сохранение контингента, потому что мы точно в этих специальностях кого-то выгоним с бюджетных мест. Если те ребята, которые на внебюджете хорошо учатся, они перейдут на бюджет, деньги мы потеряем, но зато контингент сохраним.

А по каким специальностям больше всего происходит отсев по ходу обучения, что не выдерживает в большей степени?

Михаил Гордин: Вся авиация, космонавтика, машиностроение, оптика, радиоэлектроника, радиолокация, электроэнергетика. Это классические инженерные специальности, где учиться тяжело. 24-я группа — это вся авиационно-космическая деятельность, различных видов и сортов. То есть больше всего отсев по самым тяжелым инженерным специальностям. По IT меньше, но в том числе потому, что очень высокий средний балл, поэтому там среднее количество абитуриентов в том числе и выше.

Сейчас все говорят, всем известно, что огромная потребность в инженерах, причем в классических. Но по последним годам, на ваш взгляд, все ли ваши выпускники или какая доля ваших выпускников идут работать инженерами?

Михаил Гордин: Очень большая.

Потому что несмотря на то, что потребность огромная, я немало слышал жизненных примеров. Как-то меня вез таксист. Он говорит, возил каких-то начальников, вступил с ними в разговор, они его звали на работу куда-то. Он спросил, сколько денег, и решил, что нет.

Михаил Гордин: По-разному бывает, у всех разная мотивация. Если мотивация исключительно денежная, то, может быть, и не стоит, может быть, стоит сразу на рынок идти торговать или заниматься коммерцией. Если ты хочешь много денег заработать, ты в науку и преподаватели идти не должен, тут не заработаешь столько денег. Альтернатива продать часики свои, дороже будет где-то в другом месте. Но у людей потребности же не только в деньгах, есть потребности что-то из себя представлять, к чему-то быть причастным. И для инженера эта потребность явственна. Конечно, разные люди поступают. Мы берем статистику, мы знаем, что трудоустройство очень высокое — 80%, наверное, даже больше. Вот сколько работают инженерами, сложнее сказать.

Нет, все, кого я знаю, они поработали, а потом денег стало не хватать. Но сейчас, видимо, что-то меняется, потому что спрос огромный, заказ есть. Какая динамика?

Михаил Гордин: Во-первых, точно меняется, и платить стали намного больше, лучше, скажем так. Я к тому говорю, что очень сложно собрать эту информацию, потому что как померить, каким коэффициентом или каким ОКПД померить тип человеческой деятельности, как правильно поделить, работает ли по специальности. Вот я по специальности работаю или нет? Ну точно не по диплому. Но, наверное, все же по специальности. То есть тут сложно, особенно, когда касается управленческих должностей. Или человек учился как инженер-механик, а работает системным инженером. Вот если он работает айтишником будучи инженером, наверное, не совсем по прямой своей специальности. Тут тоже как поделить? Но в целом мы видим хорошую конверсию и по узким специальностям, чему учился и там работает, и в целом по инженерной деятельности. Большинство занимается инженерной деятельностью. Некоторые потом, как вы правильно сказали, поработав, либо преуспевают в этом и становятся управленцами, ну а некоторые становятся таксистами. Тут, к сожалению, такая судьба и уж ничего сделаешь. Если ты был хорошим инженером и в состоянии стать хорошим управленцем, ты будешь зарабатывать много. Если ты был плохим инженером и можешь быть хорошим таксистом, ну, работай хорошим таксистом. Но опять же и мотивация, еще раз, каждому свое. Научные работники во всем мире зарабатывают не так много, но они работают научными работниками потому, что им по кайфу, потому, что им интересно заниматься наукой, удовлетворять свое любопытство за государственный счет, как говорят про ученых. А инженеры ощущают причастность к созданию чего-то и ловят кайф от того, что они поучаствовали в создании какой-то техники.

Вы говорили в одном интервью, что все выпускники МГТУ — это айтишники, но при этом инженеры. Как это взвешивается?

Михаил Гордин: Наверное, я говорил, что все выпускники МГТУ должны иметь высокую квалификацию в области IT, потому что невозможно в современном мире быть инженером, не используя IT-инструменты. Причем название этих инструментов разное. Раньше все считали на логарифмической линейке, потом придумали калькуляторы, потом придумали программированные калькуляторы, потом придумали компьютеры, потом придумали сложные компьютеры и сложное математическое ПО, а сейчас придумали когнитивные технологии и еще более сложный способ, помогающий принимать решения и решать инженерные задачи. Это инструменты, и в современном мире, если ты не пользуешься этим современным инструментом, ты не выигрываешь, а вернее проигрываешь другим людям, которые пользуются. Поэтому, если ты хочешь быть высококвалифицированным инженером, ты должен быть айтишником, по-другому невозможно. Ты должен быть системным аналитиком, ты должен раскладывать проблему на части, ты должен алгоритмизировать проблему, ты должен понимать, как работает компьютер внутри, не надеясь на то, что на «черный ящик». Я вложил что-то, оттуда вышел результат, я в него верю. Ты должен понимать, что там внутри примерно происходит. Это IT-квалификация, понимать, что он должен уметь программировать. И вообще, очевидно, что должен уметь программировать. Но программирование само по себе — это навык, как разговаривать на иностранном языке. Не нужно быть гением, чтобы разговаривать на иностранном языке базово, разговорно. Также и в программировании, чтобы написать простую программу, надо учиться два дня, если у тебя нормальный интеллектуальный уровень. Поэтому человек должен уметь программировать, потому что многие вещи все равно нужно программировать. Ну и на самом деле программирование как программа дисциплин, как сама деятельность, она как раз развивает системное мышление, развивает алгоритмизацию как подход к решению задач, и это больше как средство, а не как цель. Умение программировать помогает.

А как следить за тем, чтобы МГТУ и другие ведущие вузы шли в ногу, не отставали, а, может быть, опережали, в общем, как-то равняться с крупнейшими центрами за границей? Сейчас причем это далеко не только западные, но и в значительной степени китайские.

Михаил Гордин: Все то же самое, рейтинги.

Сейчас как бы не очень это работает.

Михаил Гордин: Почему? Работает, надо публиковать качественные статьи. Все работает. Нет другого способа оценить качество научной работы, кроме как публикация и цитирование. Все эти экспертные комиссии — это все пустое. Есть журналы, которые принимают или не принимают твою статью. Есть читатели, которые твою статью либо читают и цитируют тебя в своих статьях, либо этого нет. Поэтому топовые журналы имеют свои редколлегии из уважаемых людей, которые не позволяют мусору пробраться в журнал, потому что они ценят свою репутацию. Эта репутация отражается в рейтинге журнала. Если ты написал статью, которую приняли в хороший журнал, ее цитируют, значит, ты молодец. Если ты написал статью в плохой журнал, ее не цитируют, значит, это не статья, а набор букв, и ничего хорошего ты не создал. Поэтому публикационная активность, качество и количество статей, и цитирование, как качество статей — это две вещи, по которым мы можем себя оценивать. И в международных рейтингах, и в RAEX тоже оценивается именно так. Другой вопрос, что нам сложно конкурировать с западными вузами, мы несколько разные по бюджетам, разные по размерам и разные по возможностям. И по навыкам, и по связям, журналы-то западные. Плюс еще есть некоторые искусственные барьеры, там мы должны платить за публикацию, они тоже должны платить за публикацию. Некоторое время там ставились всякие разные рогатки, чтобы русские не публиковались. Но, кстати, очень условные, потому что мы только сейчас публикуем статью в Science, это один из топовых журналов вместе с Nature, которые номер один и два. Мы считаем достижение, у нас будет статья, в которой авторы только бауманцы, ни одного западного паровоза. Там же много обходных путей, присоседился к коллективу, вот у тебя статья уже есть, нормально. Сам себя цитировал, молодец, уже цитирование есть. То есть каждый инструмент можно попытаться обмануть.

Знаете, я думаю, что многое, что вы делаете здесь, нельзя публиковать, может быть, за границей.

Михаил Гордин: Такое тоже есть. Но вы знаете, они тоже не все публикуют, у них тоже есть оборонные исследования, и у нас есть оборонные исследования.

Так что здесь на равных, да?

Михаил Гордин: Не на равных, мы не можем спорить с МГУ. МГУ нас обгонит, потому что они про филологию, про почвоведение.

Нет, но с такими зарубежными техническими вузами...

Михаил Гордин: Они могут что угодно публиковать. Дело даже не только в обороне, в секретных вещах, а просто в инженерных науках сложно публиковать, потому что, если ты делаешь конкретный коммерческий продукт, то какой смысл в статье раскрывать эту информацию, это денег нужно заработать. Ну или тот человек, который вкладывается в это исследование или в разработку, и так далее. Ведь статьи — это все же про науку, а не про разработку. Поэтому, когда мы говорим о рейтингах, там большая составляющая публикационной активности.

А вы в значительной степени занимаетесь разработкой.

Михаил Гордин: А у нас много разработки. Но мы занимаемся и наукой и активно ее подтягиваем. И мы конкурируем, растем в этих международных рейтингах и так далее. Повышаем качество, потому что в современном мире, в современной высокой технологической промышленности должна быть наука, мы осознанно ее подтягиваем, чтобы быть и в науке тоже. Надо работать и все, в рейтингах подниматься, публиковаться. Не закрываться, не говорить, что все, мы сами, у нас будет все свое — это все пустое. Там большой мир, там живет 97% населения Земли, а у нас три, ну пять, может быть, с трудом посчитать. Или сколько там, сейчас шесть млрд?

7 млрд уже.

Михаил Гордин: 7 млрд? У нас 150 млн. Ну вот посчитайте, поделите.

Ближе к трем, если навскидку.

Михаил Гордин: Да, ближе к 3%, даже немножко меньше. Но поскольку мы все же высокотехнологичная держава, наверное, по ВВП мы не три, а побольше, пять. Поэтому, когда есть мир, в котором больше 90% людей, статей, денег, бизнеса, мы не можем закрывать на них глаза и говорить: нет, нет, мы в своих 10%, 5% короли. Ну отлично, но это не совсем хорошая линейка. Поэтому изолироваться — это не выход, и наш руководитель все время об этом говорит, поэтому мы-то как раз наоборот, всей душой. Это у них там какие-то проблемы. Кстати, в публикациях так и работает. Мы с ними общаемся, они говорят: нам с вами запрещено общаться, но все равно общаются. Поэтому нет, все так. Но там другие есть компоненты, например, в мире очень важной является международная составляющая университетов, то есть международных студентов, количество международных преподавателей. Это связано с тем, что в топовые университеты пытаются приехать со всего мира. У нас тоже это есть, но все же меньше. Например, мы не учим на английском, только на русском. Понятно, что, если люди знают английский, они едут в университет, который говорит по-английски. Мы тут в более проигрышном положении, но все равно у нас есть иностранные студенты, мы их продолжаем учить на русском, в том числе продвигая таким образом русский язык. И мы дальше будем учить на русском, и не потому, что мы такие патриоты русского языка, вернее не только поэтому, а потому, что все инженерное знание, которое было создано и на основании которого мы учим, создано на русском языке. В русской системе понимания мира, стандартов и так далее. В процессе перевода потеряем половину и не сможем ничему толковому научить. Кстати, МАИ может, потому что у МАИ очень много в авиации в гражданской, оно сделано на сертификационной базе, англо-американской инженерной системе, стандартах, подходах. И авиационные инженеры, которые в гражданке работают, давно уже работают и ориентируются на одну плюс-минус единую систему стандартов работы. И ее можно преподавать, и они преподают ее на английском. В ракетостроении, танках, пушках, ядерных реакторах все завязано на язык.

Мир говорит на русском языке.

Михаил Гордин: На английском тоже, просто два разных мира, они не пересекаются. Вернее пересекаются, смыкаются как-то, но учить, перевести одно на другое — это потерять половину в процессе.