Ольга Свиблова, директор МАММ: «Самый близкий и необходимый художнику человек — это коллекционер»

Ольга Свиблова: У нас нет парфюма. Мы не привлекаем наших зрителей запахом, хотя во многих музеях сегодня работают и играют с запахом. Мы стараемся делать то, что интересно каждому из членов команды музея. У музея замечательная маленькая команда, в которой важен каждый игрок. Мы делаем то, что интересно нам. Но когда у нас возникает dream, или мечта, мы не просто ищем solutions, а это и материальные, и человеческие ресурсы, мы думаем, а кому бы это могло быть интересно. И на самом деле, нам интересна молодежь.

Я обожаю нашу публику. 92% нашей аудитории — люди в возрасте от 18 до 35. И я думаю, что это самая большая радость. Как и то, что у нас в музее люди ходят за ручку, а иногда целуются. Я езжу по миру и смотрю, как ведет себя публика в музеях, а потом сравниваю со своей публикой. Иногда мы в музее даже проводим свадьбы. Люди приходят к нам, рассказывают о том, как познакомились в музее. И как, несмотря на все сложности проведения такого мероприятия у нас, хотят пожениться у нас. И для нас это важно, потому что МАММ — это место, которое френдли для молодой аудитории. И я действительно, приходя на работу, часто хожу и наблюдаю за молодыми зрителями.

И молодая часть нашей команды несет столько интересного. Вы понимаете, мне с ними интересно. Они несут другую энергию, у них другой склад ума, другие референции. И это обмен, это нормально. Если мы им интересны — это для нас гордость, честь и радость. Но главное, что они нам интересны. Мы любим их. Мама мне говорила: «Все в жизни взаимно». И я думаю, что мы просто любим друг друга.

Ольга Свиблова: Анна Желудь и выставка, которую мы сейчас показываем, делала акции. Она выставляла свои работы по бросовым ценам — от тысячи до четырех. Чтобы было понятно, современное искусство — это сотни тысяч рублей и миллионы, если мы говорим в нашей национальной валюте рубль. А ее работы могли купить все. Но вот их собрали. Наша выставка «Вдох-выдох» — пронзительная, потому что она о главном. «Вдох-выдох», «Вход-выход» — это живописные стихи. На этой выставке представлены очень разные ее работы, в том числе прославившие ее словесные картины, которые можно отнести к визуальной поэзии.

Анна Желудь — молодая художница, которой 43 года, которая несколько месяцев назад ушла из жизни. Сразу было понятно, как только Аня окончила художественный институт в Санкт-Петербурге, что она невероятно талантлива. Она даже в своих живописных ранних работах всегда очень жестко очерчивала контуром форму. А дальше Аня стала узнаваема прежде всего благодаря своим скульптурам. И эти скульптуры сделаны из очень неженского материала — из огромных металлических прутьев.

Ане не было еще и 30 лет, когда она как художник попала в основной проект Венецианской биеннале. Надо понимать, что если мы берем советских художников и российских художников, было всего пять художников — участников основной программы Венецианской биеннале. Есть национальные павильоны, есть основной проект. Это огромная честь. Это как для спортсмена попасть на Олимпийские игры, а для России — выиграть эти Олимпийские игры.

Аня попала на Венецианскую биеннале с проектом «Коммуникация», созданным из металлический прутов. Она этими металлическими прутами, собранными в такие матки, пронизывает весь Арсенал. Потому что основной проект Венецианской биеннале современного искусства в том числе проходит в Арсенале. Это старые доки, старые кирпичные пространства, разделенные на отсеки. И вот эти металлические пруты, которые она назвала «Коммуникацией», — это метафора, которая говорит о том, что главное для нас, людей, что мы — социальные животные. Что мы все связаны друг с другом — и близкие, и дальние. И мы связаны с теми, кто жил до нас. Человека среди всех других земных существ выделяет знание. А мы этим опытом, этим знанием связаны с теми, кто жил до нас тысячи и сотни тысяч лет назад назад. И вот про эти связи рассказывал проект Анны Желудь «Коммуникация», представленный в 2009 году на 53-й Венецианской биеннале.

Мы собрали ее выставку из 32 коллекций, плюс три музейные институции — Третьковская галерея, Музей современного искусства, музейно-выставочный центр «РОСИЗО». Мы могли бы взять работы и из Русского музея, и из Эрмитажа, но мы решили взять 32 частные коллекции.

Я обнаружила с удивлением, что Анины работы есть в коллекциях у многих сотрудников нашего музея. А я и не знала, что они участвовали в акциях Ани Желудь, когда она по бросовым ценам продавала свои работы, а то, что не продавалось, дарила. Но люди живут с ее работами. И от выставки Ани Желудь, которая про все самое простое и самое базисное, что нас окружает, — нам хочется жить. Это то состояние, которое Аристотель описывал словом «катарсис».

Когда он это слово придумал? Когда анализировал древнегреческую трагедию. Потому что в древнегреческой трагедии все основные герои погибают. Мы смотрим действие, у нас накатываются слезы, а потом мы выходим — и нам хочется жить. Искусство дает витальную энергию. Это и есть катарсис.

Анина выставка про такое хрупкое и такое сильное. Про ее рисование этим металлическим прутом самого важного, самого главного. Про ее картины, на которых самое важное. Она бесконечно рисовала домики, дороги. А дороги у нее какие? Вьется дорога, уходит, уходит, а потом бах! — и ты встречаешься с препятствием. И очень редко эти дороги уходят за горизонт. И это все, что мы переживаем в жизни. Мы по жизни идем, а потом бах! — и бьемся лбом об стену. И надо найти в себе силы, чтобы пойти в другую сторону. Силы, чтобы продолжать движение.

Отдельно хочется рассказать и про сделанный из металлического прута портрет «Тряпки». Как можно так увидеть эту тряпку? Только недавно к нам в музей для встречи с нашими дорогими гостями и художниками, мультипликаторами и просто любителями искусства приезжал Константин Бронзит. Это человек, чьей работой мы гордимся, трижды номинант на «Оскар», обладатель более чем 200 международных наград в области анимации. Художник-аниматор Константин Бронзит увидел эту тряпку и поразился. Хотя вы знаете, границы жанров у художников и режиссеров нечасто пересекаются, но мне кажется, что Константин, который обошел наши выставки, был очень доволен. И ушел совершенно удивленный тем, как можно так увидеть тряпку. Тряпку из металлического прута.

Вы понимаете, что главное в искусстве? Искусство. В этом и есть творчество. У нас в обиходе сегодня понятие «креативная индустрия». Я не понимаю этот термин, потому что для меня индустрия — это что-то противоположное креативности. Творчество и креативность — это всегда личное. Иногда оно движется, как в фильме, коллективом, но каждый все равно вкладывает в творчество что-то личное. Поэтому искусственный интеллект, он может помочь в работе как средство, но он никогда не станет креативным. И увидеть мир по-другому, с другой точки зрения мы можем в том числе благодаря Ане Желудь.

Ольга Свиблова: У нас музей объединен атриумом, там семь этажей, одиннадцать выставочных залов. И эти залы мы заполняем, как правило, разными выставками, чтобы между выставками был диалог. Иногда он идет по контрасту. Иногда — потому что художники совершенно по-разному, но говорят об одном и том же.

И рядом с выставкой «Вдох-выдох» Ани Желудь — молодой, но очень известной нашей художницы — мы показываем выставку «Опознанный объект» нашего классика российского современного искусства Гросицкого, которому в этом году исполнилось бы 80 лет. Это работа из фонда «Прометей». Фонд «Прометей» — это частный фонд, у которого очень большая коллекция современного русского искусства.

Во всех странах — в нашей тоже — современное искусство, безусловно, попадает в музеи. Гросицкий есть и в Третьяковской галерее, и в крупнейших наших музеях. Но современное искусство в музей попадает несколькими работами, иногда инсталляцией — одной, двумя, если это инсталляционный продукт, как у Ани Желудь. А дальше искусство живет в частных коллекциях. В фонде «Прометей» частная коллекция имеет совершенно разную структуру и стратегию того, как они собираются. В конце концов, частная коллекция — это всегда дневник, который отражает жизнь человека, собирающего коллекцию. Она извилистая, она меняется, она выражает личность собирателей.

Фонд «Прометей» собирает искусство большими блоками. У них много Гросицкого, у них много Краснопевцева. Сейчас юбилей Краснопевцева, и тоже работы из фонда «Прометей» показываются и в фонде «Екатерина», и в новом пространстве AZ/ART на Маросейке замечательные выставки Краснопевцева. Свешников тоже из того же фонда. Именно фонд «Прометей» был триггером, почему мне пришло в голову, что наш музей должен сделать выставку Гросицкого.

Гросицкий обожал рисовать водопроводные трубы, их схождение, втулки, когда одна труба соединяется с другой. Эти ржавые фактуры, соединение труб. Черт побери, фламандские натюрморты, прекрасные вазы, цветы, фрукты — а у него сочленения коммуникационных труб. Я подумала, что эти художники никогда не соединялись вместе, никогда не видели друг друга, никогда друг другом интересоваться не могли. Даже если Гросицкий ушел из жизни, когда юная девочка Аня Желудь начинает свой путь в искусстве, коммуникация — это самое главное.

Коммуникация и движение наших душевных токов, наших знаний, наших ценностей — это невероятно важно. И, как это ни странно, это объединяет Аню Желудь и Гросицкого. Хотя, казалось бы, по методу они абсолютно противоположны. И мне кажется, что выставка Гросицкого получилась. Гросицкий не обделен как классик выставками. Его выставки были в Третьяковской галерее, в ММОМА (Московский музей современного искусства) недавно была. Мы много показываем его графики, показывая, какой он потрясающий рисовальщик. Надо идти и смотреть, потому что так мы насыщаем наш глаз и таким образом мы начинаем думать немножко по-другому.

Ольга Свиблова: Я написала оду коллекционеру. В этой оде коллекционеру я рассматриваю пространство искусства как экосистему. В центре экосистемы стоит, конечно, художник. Но самый близкий, необходимый художнику человек — это, конечно, коллекционер. И так было с того момента, когда искусство становится самостоятельным видом деятельности. Изначально оно вплетено в сакральные культы, но уже в раннее и позднее Возрождение художника ставят как отдельную позицию в социуме. Художник без коллекционера не живет. Во-первых, коллекционер покупает его работы. Но роль коллекционера — это не только деньги, которые движутся в рынке, это еще и его взгляд.

Взгляд коллекционера невероятно важен. Потому что крупнейшие музеи мира созданы, вообще-то, на основе частных коллекций. Но я не буду говорить, что Эрмитаж — это частная коллекция царей, цариц и так далее. Коллекции собирали как личный выбор. И мы берем Третьяковскую галерею, Пушкинский музей, Исторический музей — все это создано у нас, но и Лувр также создан на основе частных коллекций. Если бы не было Медичи, может быть, мы не знали бы фигуру Микеланджело. Своим выбором коллекционеры во многом определяют историю искусства.

Музеи возникают на основе частных коллекций, и, кроме того, коллекционеры сами открывают музеи. Посмотрите на замечательный музей AZ/ART Наталии Опалевой. Это же крупнейшая культурная институция, которая возникла просто за десять лет после того, как бизнесвумен в первый раз купила работу Зверева и влюбилась. Вы понимаете, как изменилась ее жизнь, как изменился ее круг общения, как изменилось то, что она уже в двух местах строит пространство музея AZ/ART. Она показывает сегодня современных молодых художников, она сделала для них премию, она сделала премию для арт-критики, она издает книги — она во все вовлечена. Человек живет совершенно с другим объемом дыхания. И у нее не единственный частный музей. Сейчас, в декабре, должен открываться новый частный музей. Есть Музей импрессионизма. Это я говорю только про Москву. И это очень здорово, потому что из бизнеса появляется возможность другого типа жизни.

Кроме того, коллекционер действительно обладает тем важнейшим качеством, которое развивается при общении с искусством, — это фигура интуиции. Она у каждого есть, но она глубоко спрятана. Это самый тонкий инструмент, которым мы видим будущее. Общение с искусством помогает нам из себя ее достать, поверить этой фигуре интуиции. Если коллекционер хорошо собирает, то для собрания коллекции не нужно больших денег, чтобы начать коллекционировать. Потому что есть разные стратегии. Можно покупать на аукционах то, что стоит уже сотни миллионов.

Обращаясь к тому же Бэкону, в 1988 году у нас была его ретроспектива. После того как вернисаж прошел, народу немного. Мне дали камеры на телевидении, и я сделала короткий фильм про Бэкона. На этой ретроспективе Бэкона висел триптих Бэкона. Через лет пятнадцать он висел на Christie's и стоил уже… Вот когда Бэкон выставляется в Москве, он уже дорогой художник — стоит какие-то сотни тысяч. А вот когда его показывают на Christie's, это уже сотни миллионов. Там стоит военизированная охрана и не пускают никого из клиентов Christie's, кто платежеспособен просто на миллионы. Нужно было, чтобы платежеспособность была на десятки и сотни миллионов. Вот так ушел триптих Бэкона, кстати, к русскому коллекционеру, которого можно поздравить. Это гениально. И здесь потерять нельзя, потому что, безусловно, при уже третичном, четверичном и последующем рынке эта работа вырастет в цене. Вопрос — на сколько процентов.

Но если мы покупаем совсем молодое искусство, которое ничего не стоило… Например, работа Гриши Брускина, которая сейчас занимает у нас два этажа, коллекция Фонда Синара. Это тоже частный фонд, как фонд «Прометей». В нем более двух тысяч произведений. И возник он потому, что его создатель хочет помогать своему родному месту — Екатеринбургу. И изначально цель — это поддержка региональных художников и культурных инициатив. Вот мы говорим об инвестициях, но ведь до 1988 года, до первого аукциона Sotheby's, это когда-то неофициальное искусство, а сегодня наша мировая и классика, они вообще ничего не стоили. Понимаете? Ничего.

Фундаментальный лексикон Гриши Брускина создан в 1986 году. Первый, кто его купил, чуть-чуть до Sotheby's, был Милош Форман, но тогда уже готовился Sotheby's. На Sotheby's он уходит за рекордную цену.

А для тех, кто хочет вынырнуть из современного искусства, есть еще одна выставка. Она совершенно другая. Четыре выставки, о которых мы говорили, идут в рамках стратегической программы «Частные коллекции в МАММ». Мы эту программу ведем 15-й год, мы показывали крупнейшие зарубежные и российские коллекции и продолжим эту программу. Но у нас есть еще одна невероятно важная программа в музее, который существует 29 лет, — это «История России в фотографиях».

Она появилась тоже благодаря частной инициативе. Уникальное село Ижевское интересно тем, что за 39 лет до того, как в России было отменено крепостное право в 1861 году, село выкупило себя из крепостной зависимости у помещика Демидова, а царь Николай скрепил эту сделку своим указом. Этот указ существует. Из крепостной зависимости было выкуплено 12 тысяч душ.

И вот село живет — богатое, крепкое. Строят школы, храмы, библиотеки. В селе есть театр. Крестьяне в этом селе одеты как дворяне. У женщин красивые платья, у мужчин роскошные сюртуки. Все было хорошо до 1917 года. А дальше происходят все те изменения, которые постигли нашу страну после Октябрьской революции.

В селе живет фотограф Филатов Иван. Он приехал в 1890-е годы в это село и с 1890-х годов 40 лет снимает жилье села Ижевское. Снимает праздники. Кстати, ижевцы праздновали день выкупа из крепостной зависимости до 1937 года. Снимает свадьбы, разные трудовые процессы и прежде всего снимает людей, их лица и то, как они меняются. И это удивительно.

Сегодня в селе три тысячи душ, не двенадцать, но село живо. И люди, которые в нем живут, или чьи родственники, чьи предки жили в селе Ижевском, решили сегодня восстановить дом этого фотографа Филатова, у которого была большая фотографическая лаборатория, и они хотят сделать дом-музей и центр культуры, центр искусства в этом селе Ижевском. Они обошли жителей Ижевского, собрали у них в домах фотографии того, как выглядели их родственники.

Они собирали фотографии Филатова, потому что он же работал как фотограф для деревни, но в этом селе еще и родился Константин Циолковский. Поэтому в селе Ижевском есть музей Циолковского, который тоже дал свои работы для этой выставки. Фотографии дали два краевых архива и огромное количество жителей Ижевского.

Мне кажется, эта выставка тоже интересная, туда надо приходить читать, потому что история большой родины начинается с маленькой. Не зная историю, мы, конечно, с трудом будем себя идентифицировать сегодня и думать о будущем.

Ольга Свиблова: Это плохой пиар. Важно, чтобы музей был насыщен людьми, но ровно в таком количестве, которое допускает антропогенная нагрузка музея. У нас антропогенная нагрузка музея — 300 человек. Около тысячи людей в день мы принимаем комфортно. Даже около полуторы тысяч. Когда число посетителей достигает трех тысяч человек — становится крайне некомфортно. А когда люди стоят в очереди — это плохой пиар. «Перепиаренная» выставка — это очень плохо для музея.

Ольга Свиблова: Понимаете, я всегда говорю, мне все равно, почему человек пришел в музей. Мне важно, с чем он вышел. И если человек даже забудет имя художника, забудет направление, но после посещения музея станет лучше управлять своим кафе или химчисткой, или примет какое-то правильное решение как менеджер, или наладит процессы в компании, или просто пойдет на работу с другой энергией, чуть более витальной, — вот это действительно важно.

Потому что искусство в музее — это искусство жизни. А художественное произведение — это символический объект. Каждый из нас читает его только исходя из того, что в нас есть. Но когда мы в диалоге с произведением искусства, мы начинаем понимать про себя чуть больше, потому что в каждом из нас есть больше, но мы забиты, как коммуникационные трубы, которые рисует Анна Желудь. Перед произведением искусства мы на минуту останавливаемся, начинаем о нем думать и, главное, начинаем чувствовать. Чувствовать что-то, что мы не видим, что задавлено рутинной программой действий под названием «надо». И это чувство поднимается, а мы становимся чуть сильнее.

В целом мы должны относиться к своей жизни как к искусству. И искусство в этом помогает. Поэтому общение с ним — это не пустая трата времени. Я всех жду в МАММ, потому что у нас классно и интересно. Посетите выставку Ирины Успенской «Легкое дыхание». Она про одуваны. Это особая история, поэтому надо не полениться, пойти на минус первый этаж, чтобы поглядеть. Осень еще не кончилась, она пока золотая, одуванчики с нами. И напоминают нам о том, что вопреки работе Ани Желудь «После зимы будет зима» после зимы обязательно будут весна и лето.